Петров пост: пересадить себя на иную грядку

В чем смысл и назначение Петрова поста? Размышляет клирик Свято-Георгиевской церкви г. Кишинева протоиерей Виталий Шинкарь.

Пост в сознании современного человека стоит в перечне каких-то правил, обычно формальных, которые нужно обязательно соблюдать и которые кажутся простыми — воздержание от какой-то еды, развлечений. Но на самом деле все Евангелие свидетельствует о том, что все, предлагаемое Христом, было не запретительным. Его слова не были словами человека, который морализировал о жизни. Христос призывал человека к самому вкусу жизни. И пост действительно сопрягается с пищей, ибо понятие «вкус жизни» не зря обозначается в нашем языке словом «вкус». И Бога вкушают — «вкусите и видите», иначе ты Бога не поймешь.

Вкус на самом деле решает принадлежность и к пище, и к красоте — вспомним «безвкусие». Мир вкушается, и это подчеркивает само евангельское повествование, как собственно говоря, и все библейское. Мир дан человеку в пищу, чтобы мы, вкушая его, ощущали всем своим существом, потому что мы тоже, в конечном итоге, состоим из того, что мы едим. В том числе из красоты или безобразия, которые мы потребляем. В этом смысле Евангелие — это не сумма воздержательных правил, а скорее предложение человеку взойти на очень важный пир. Чтобы не о Боге узнать, а самого Бога узнать.

Цель поста заключается именно в этом. Главная задача — не ограничить нас в еде, ведь Богу все равно, что человек ест или не ест. Более того, даже нам, отчасти все равно, потому что в житиях совершенных мужей мы часто замечаем, что они могли при нужде или ради ближнего пост нарушить. Пост в каком-то смысле выступает как древо познания для Адама. И, разумеется, Господь в какой-то момент времени дал бы Адаму плод этого древа, чтобы он его вкусил и понял. Но нужна была некая степень готовности.

Пост существует для того, чтобы переменить наше сердце, чтобы оно научилось через действия материального свойства входить в духовную реальность. И это, наверное, самое главное содержание и идея поста — материальными средствами впустить человека в тот мир, который всегда открыт и рядом, но в который нас не пускает наша материальность, наша плотяность. Мы не можем ощутить эти духовные реальности, потому что не понимаем вкуса общения с Богом, нам невкусно это общение. И это значит, что с нами что-то не так.

На самом деле невкусно то, что не от Бога. По свидетельствам самых достойных людей мы знаем, что тот, кто вкусил Бога, этот вкус ни на что в жизни не променяет. И это, наверное, высочайшее доказательство, которое человек может испытать в своей жизни. Предмет своей любви я готов вкушать круглосуточно, ежечасно, ежесекундно, неотрывно, не желая, чтобы меня не отвлекали. Это как некая зависимость, условно говоря. Трудно отвлечь человека, который сидит в интернете, или вытащить наркомана из его образа жизни — он находится в зоне интересов его сердца.

Пост решает, на что ты готов — на вкушение или невкушение мира. И здесь открывается самый глубокий вопрос нашей веры, над которым я сам долго бился, и до сих пор он меня не оставляет в покое. Я очень часто вижу, как человек, приходя в Церковь, как был подлецом до прихода в нее, так остается подлецом. Или был человек хорошим — и он остается хорошим, став христианином.

Это говорит о том, что не важно что мы делаем, а важно, куда смотрит наше сердце. Мы можем обучить подлеца молиться, говорить нужные слова, но он как был мерзавцем, так мерзавцем и останется. Только теперь этот мерзавец еще научится каким-то духовным принципам и найдет базу оправданий своим поступкам, будет рассказывать, что «меня ненавидят, потому что Господь сказал, что в мире все страдает».

Опыт человеческий показывает, что говорить и судить в этом мире по-настоящему мы можем только о том, что мы любим. Если мы объект любим, мы его познаем. Мы тратим на это жизнь, время, усилия. А если мы что-то не любим, то и говорить об этом не можем. В этом, кстати, проблема современной журналистики. Люди, которые, ничего не любя, говорят обо всем. Соответственно, все их суждения пусты и глупы. Собственно говоря, это проблема всех соцсетей и других систем коммуникации.

Пост в этом смысле — великолепный способ выключить себя из этого порядка. Испытать свое сердце. Отказать себе в чем то, посмотреть: как будет вести себя моя внутренняя иерархия, каких колоссов я буду подсекать? Это как бунт вещей, описанный Станиславом Лемом в «Сумме технологий». Вроде вот лежит ложка — и лежит себе. Но попробуй отказать себе пользоваться ложкой — ложка объявит тебе войну. Потому, что кушать руками неудобно — жир течет по рукам, и так далее.

Пост — великолепный провокатор жизни, который подсекает тебя и говорит: ну, что, человек, давай-ка проверим, на что ты надеешься, где основания твоей жизни, которые тебя удерживают от смерти и неправды. Легко ли тебе отказаться от соцсетей на неделю, выпасть из какой-то зависимости на три дня, навестить людей, которых навещать не хочется, придя домой, не зависнуть перед телевизором, а поговорить с ребенком?

Пост — это единственная возможность заставить себя по-настоящему пробовать этот мир. Не забивать свои вкусовые рецепторы — не только пищевые, но и рецепторы вкуса жизни, не обманывать свой вкус всякими заменителями и подсладителями жизни в ярких обертках.

Пост — это попытка перестать жрать все подряд, прекратить всеядность, начатую Адамом и запустившую это колесо кошмара. Это замечательный эксперимент, единственно в жизни по-настоящему интересный. Это как те самые таблетки, которые предлагал Морфеус мистеру Андерсону. Пожалуйста, хочешь — ешь, не хочешь — не ешь, никто тебя не неволит. Элементарно.

Более того, даже для людей, которые не имеют ни веры, ни глубины понимания, пост полезен. Это хотя бы минимальная попытка воспитать свою волю даже для человека, который думает, что пост — это воздержание и одни сплошные запреты. Пусть так, но попробуй хотя бы это победить в себе, попробуй хотя бы выразить иерархию ценностей таким образом, чтобы твоя воля была важнее твоего пуза. И это уже будет микропобеда.

Пост на всех уровнях хорош. Большие, длительные церковные посты хороши тем, что они время от времени нас встряхивают. И если человеку интересно разбираться с самим собой, если ему интересен собственный внутренний мир, какой-то смысл и содержание жизни, то для него посты не обременительны.

Мы, как христиане, можем назначить себе пост в любое время, но установленные посты хороши еще и тем, что они во многих вопросах духовной жизни ставят простейшую точку. Хотя бы тем, что во время поста ты знаешь, что делать, имеешь простейшие правила. И это во многом облегчает более серьезные вещи. А дальше — уже по глубине, по усмотрению сердца.

Одна из жесточайших наших проблем-то, что люди, приходя в Церковь, не меняются. Они становятся религиозными, но сохраняют прежнее внутреннее содержание. Один из моих друзей как-то сказал, что дети — как трава: когда ее поливаешь, она растет лучше, но сорт не меняется. Наша задача — поменять сорт, выдернуть себя постом из той почвы, внутри которой мы никогда не станем другим сортом, и посадить себя на новое поле. И хотя на этом поле есть риск умереть, но есть и шанс вырасти в человеческую величину. Пост в этом смысле — это агротехнология, пересадка из деревенской грядки на передовое поле научно-производственного предприятия.

Постов в Церкви много. Есть посты понятные. Например, смысл Великого поста совершенно очевиден. Даже смысл Рождественского пост ясен. А вот Успенский и Петров, сколько бы я не объяснял, но честно признаюсь, что сам не до конца понимаю его смысл. Известно, что Петров пост родился как пост для тех, кто не смог по каким-то причинам Великий пост должным образом провести. И затем, как мне кажется, включился вариант христианской солидарности: если мой брат постится, то мне как-то стыдно рядом с ним не поститься.

Если же говорить не о бытовом, а о духовном смысле этого поста, то очевидно, что любой пост всегда предваряет какое-то очень важное событие. Как предощущение, как предожидание, как попытка что-то правильно вкусить, не пропустить грядущий вкус. Петров пост предваряет праздник апостолов Петра и Павла, апостольское верховенство которых бесспорно.

Павел своим фантастическим обращением победил плоть и кровь. В современном мире не так просто увидеть еврея, который принимает Крещение, а в мире радикальной религиозности, когда люди не размышляли о том, есть Бог, или нет, когда они проживали свою жизнь с Ним, Павел вдруг совершает разворот огромного масштаба. Это была победа над плотью и кровью, та самая пересадка с одной почвы на другую. Человек безжалостно выдернул себя с одной грядки и посадил на другую, о которой вообще ничего не знал — он ослеп и не видел Того, Кто с ним говорит.

То же самое и Петр. Ведь предательство Петра было страшней предательства Иуды. Иуда не был со Христом на Фаворе и при воскрешении мертвой девицы, не клялся быть со Христом до последнего. А Петр? Вот уж предал, так предал! Поэтому Петру так плохо было потом. И поэтому Христос трижды буквально выдавил из него покаяние.

Петр и Павел, разрезавшие евангельскую картину таким невероятным образом, стали значимыми фигурами в Церкви. Петром и Павлом запечатлела себя Римская кафедра, хотя оба они не были епископами Рима. Но они приняли там мученические страдания, там были погребены, там было начало Церкви. И Петров пост, как древнее установление, начинается именно оттуда по совершенно очевидным причинам — память этих людей врезалась в сознание христиан.

Заметим, что в современной Церкви гораздо пышнее празднуются памяти святых так называемого «бытового значения». Например, кто празднует память старца Силуана? А что творится в монастыре святой Матроны? Если вглядеться, вдуматься в эту разницу, то мы увидим очень четкую модель: есть обслуживание «бытовых нужд населения», а есть «духовные» святые, которые перешагивают рамки своих границ, перешагивают Вселенную и становятся богословами, то есть теми, кто увидел Бога Слова. Именно в этом духовный смысл Петрова поста — увидеть в апостолах способность на нечто такое, что не оставило равнодушным никого.

Может быть, поэтому этот пост и «затесался» в лето, и не строгий — рыбный, насыщенный плодами и фруктами, и несет иную смысловую нагрузку, чем Великий и Рождественский. В Петровом посту — некая другая песня. В нем нет великопостной печали и рождественского трепетного ожидания. Этот пост — вглядывание в великие события, в великих людей, которые могли себя радикально изменить и перестроить.

Протоиерей Виталий Шинкарь

Sursa: http://www.pravmir.ru/