Великий старец Паисий (Олару)

Решением Святейшего Синода Румынской Православной Церкви 11–12 июля 2024 года к лику святых причислены 16 угодников Божиих, просиявших святостью жизни в ХХ веке. Один из них – иеросхимонах Паисий (Олару; 1897–1990), духовник монастыря Сихастрия, который отныне будет именоваться преподобным Паисием Сихастрийским, а память его будет совершаться 2 декабря по н. ст.

«Да увидимся у двери рая!»

Он прожил 93 года, почти 70 из которых – в монастыре. За эту долгую жизнь под его епитрахилью прошло огромное множество людей. Он был духовником и крупных церковных деятелей, и простых крестьян, ведь у отца Паисия (Олару) имелось нужное слово для всех.

Кто бы ни постучался в дверь его келлии, он всех принимал. Всегда, в любое время. Исповедовал он без перерыва, по несколько дней подряд, днем и ночью. И никто не знал, когда он спит и когда ест, потому что всем казалось, что у него и времени на такие земные занятия нет. Таким его знали все – стоящим у аналоя в епитрахили и исповедующим кого-то, словно он уже родился таким старым и умудренным. Сотни тысяч людей перекладывали свои горести в его всеохватывающее и доброе сердце, чтобы уйти от старца счастливыми и окрыленными.

Большим книжником он не был. В школу ходил только три года, да и нельзя было эту его бездонную мудрость почерпнуть из книг. Она лилась свыше. И поэтому его искали все – и простой народ, и рафинированная интеллигенция. Все покорно склоняли свои головы под его епитрахилью, а батюшка благословлял их такими словами:

– Дай вам Боже уголочек рая!

Он прожил 93 года, почти 70 из которых – в монастыре

Молитва об учениках не переставая изливалась из его сердца, полного благодати:

– Благослови, Господи, домик их и столик их, жизнь их и радость их. Да увидимся с вами у ворот рая!

Впереди всех духовных лиц, сделавших для нас более светлым этот мрачный ХХ век, первым стоит он, Духовник.

Советчик отца Клеопы

Между о. Паисием и будущим великим настоятелем Сихастрии архимандритом Клеопой сложилась крепкая духовная связь

Осень 1935 года. Объединенная Румыния сделалась круглой, как каравай, и как никогда большой^[1]. Ее народ был сильным и решительным, он верил в свое предназначение. Той осенью отец Клеопа, тогда пока еще молодой солдат Константин, прибыл на короткую побывку в скит Козанча неподалеку от родного села. Отец Паисий (Олару) подвизался тут уже около 14 лет. Он был тогда смиренным монахом-отшельником, соорудившим себе келлию на полянке неподалеку от скита и подвизавшимся в ней, созерцая красоты природы и погружаясь в любовь Божию. Ему было 38 лет, и он окормлял Константина и его братьев с самого детства, когда они пасли отцовских овец возле его келлийки. Между ним и будущим великим настоятелем Сихастрии архимандритом Клеопой сложилась крепкая духовная связь, хотя отец Паисий и не был священником и не мог исповедовать юного пастушонка, приходившего к нему только за советом и просвещением:

– Отец Паисий вырастил нас и был для меня и четырех моих братьев наставником и духовным отцом там, в Козанче. И мы все ушли в монастырь! Без его святости ни один из нас, может, и не стал бы монахом.

Уже в те годы исихаста, безмолвствовавшего на полянах близ скита Козанча, окружала тайна, которая станет очевидной для всех, когда он будет в зрелом возрасте. Это тайна окормителя и властителя душ, науки, для которой не обязательно нужна благодать священства, но обязательны благодать мудрости и огонь Божественной любви. Люди, особенно алчущие молитв, чувствуют таких старцев безошибочно.

Отец Паисий увещал Константина стать монахом и подвизаться в этих же местах, но тот отвечал ему, что хочет в Сихастрию, где уже монашествовали двое его братьев. Тогда мудрый монах предложил ему принести такую клятву:

– Господи, если на то есть воля Твоя, благослови нам быть вместе и в веке сем, и в грядущем. И если брат мой умрет раньше меня, чтобы я стоял у его изголовья, если же первым умру я, то пусть он стоит у моего изголовья!

Они связали ее словом «аминь», и Константин вернулся в полк. Они и не знали, что заложили тогда фундамент самой прочной духовной дружбы, какую только знало наше монашество в ХХ веке.

Петр Милостивый

Когда он родился в 1897 году, его назвали Петром. Как апостола. И ему, как апостолу, предстояло обратить сердца людей к Богу, переполняя их через край своей простой и горячей верой. Он рос вместе с восемью братьями и сестрами в благоухающем ритме утренних и вечерних молитв и воскресном аромате ладана. Его родители были простыми, но крепко верующими людьми, таким же было и их небольшое ботошанское село.

Старцы Паисий и КлеопаВ преклонных летах отец Паисий рассказывал, что его отец, Ион, служивший лесником в угодьях местного барина, большую часть жизни провел в землянках, которые копал себе сам, и пребывал в уединении густых лесов. Молился он просто и в голос, так что его можно было услышать издалека.

– Мама, – рассказывал батюшка, – была очень жалостливой, и к ее песням часто примешивались причитания.

Она была женщиной сердобольной и часто плакала по своим сыновьям, ушедшим на фронт. Когда началась Первая мировая война, Петру было 17 лет. Два брата уже были мобилизованы, и мать не находила покоя, думая о них. Каждый день мимо ворот Олару медленно тянулись похоронные процессии с кем-нибудь из солдат, их односельчан, погибшем в бою.

– Мама причитала по всем ним, как по родным: «Милые мои, деточки мамины, не увидит вас больше никогда ваша мама», – а я вытирал ей слезы и говорил: «Не надо, мамочка, не надо плакать». И от жалости к ней плакал сам. Матушка моя, дорогая мама! Нет ничего на земле дороже имени матери!

Он всей душой прилепился к Церкви, и она с годами займет в его сердце то место, какое занимала мать, так рано отошедшая к Богу

Истерзанная беспокойством за своих сыновей, измученная переживаниями стольких потерь в их большой сельской семье, Екатерина занемогла. Она умерла молодой.

Когда выносили из ворот ее гроб, один из сыновей, ушедших на фронт, спешил им навстречу. Он был целым и невредимым. Дезертировал из части, чтобы увидеть свою мать в последний раз. Для Петра это уже было слишком:

– Я так плакал от безутешной боли, что думал, что упаду к ней в могилу.

Петр закончил только три класса школы, но в конце каждого учебного года получал награды. На голову ему возлагали венец. А от учителя Шандру он получал книжечки с житиями святых. И так, читая об их доблестных подвигах, он надумал стать монахом. Всей душой прилепился к Церкви, и она с годами займет в его сердце то место, какое занимала мать, так рано отошедшая к Богу.

Монах из лесов Козанчи

Петр не стал уходить далеко. Он сжился с патриархальной атмосферой родного села и не захотел покидать ее. Изменил только образ жизни, но не место, когда осенью 1921 года ушел в скит Козанча в двух часах ходьбы от родительского дома.

Здесь его сердобольное сердце быстро нашло себе подходящее послушание: уход за старенькими монахами. Он носил им еду, убирался в келлиях, бодрствовал над ними, когда они болели. А когда умирали, сам копал им могилы и молился о них. Так его сердце раскрылось для любви ко всем людям. В него вмещались и хорошие, и плохие, ведь не все, за кем он ухаживал, были святыми. Но батюшка покрывал все их недостатки жалостью и пониманием. Один из старичков так и скажет ему:

– Паисий, ты для меня и отец, и мать!

За столько лет монашества его душа научилась плавать в чистых водах молитвы. В лесах он бодрствовал часами, навыкая искусству сдерживания помыслов и делания сердечной молитвы. Он просил настоятеля благословить ему уйти в пустыню, поскольку душа его чаяла глубин Божества. Но не получил благословения, потому что был очень нужен братству, и все-таки со временем ему было позволено соорудить эту келлийку на лесной поляне. Там он и давал советы отцу Клеопе, тогда еще мальчонке, пасшему отцовских овец поблизости, и там вкусил плоды отшельничества. Впрочем, эта жажда уединения останется в его душе на всю жизнь, потому что ему всегда придется сочетать любовь к Богу с любовью к людям.

Первый ученик

Идет весна 1932 года. Зима еще не сбросила все тулупы, и островки снега белеют среди нежной зелени едва проклюнувшейся травы. Час вечерни, когда день сменяется ночью, а монахи возвращаются с разных послушаний в тишину храма. Во двор скита Козанча заходит странного вида старичок. У него длинные пряди седых волос и белая борода, а на ногах нет обуви. Он несколько часов шагал по снегу с грязью и снял лапти, чтобы их не замарать. Изумленный этим зрелищем, отец Паисий приглашает его в свою келлию.

Авва Паисий в СихлеЕго звали Георгием. Он, сколько себя помнил, был пастухом и столько же времени спал на голой земле. Никогда не был женат и даже не пытался нажить какое-нибудь имущество. Он скорее был обитателем леса и другом диких зверей, чем сельским жителем. Пастух с верой гигантской, как горы, по которым он скитался. Через несколько дней он перейдет жить к отцу Паисию в его келлию и станет его учеником. Первым и, возможно, самым прилежным.

– Бедный, он все время кланялся в пояс и без конца бил земные поклоны. Как-то я хотел сосчитать, сколько же он сможет их положить. Дошел до 800 и уснул, – рассказывал отец Паисий про деда Георгия.

Судьбы этих двух подвижников божественно переплелись. Молодой монах учил старика монашеским правилам, а взамен получал живой пример души, закалившейся в подвигах, непоколебимой в молитве и посте. Брат Георгий был не просто набожным пастухом. Он был святым.

– Стоило ему услышать о Боге, Пресвятой Богородице или святых, как он начинал проливать потоки слез. Я любил его, потому что не мог насытиться его словами!

Перейдя 80-летний рубеж, дед Георгий заболел и был пострижен в монахи с именем Геннадий. Почувствовав, что умирает, он попросил вынести его из келлии, чтобы поглядеть на небо, под кровом которого он провел всю жизнь. Его положили прямо на траве. Старик обратился лицом к востоку, вознес молитву и умер. Это было осенью 1948 года.

После отшествия своего товарища по келлии ко Господу отец Паисий тоже не остался в скиту. Он столько лет желал быть с отцом Клеопой в монастыре Сихастрия, но не получал благословения от настоятеля. А теперь он в нем не нуждался (поскольку сам был настоятелем) и ушел. Ему был тогда 51 год, и он всего год назад был рукоположен в иеромонаха. Несмотря на это там, в Сихастрии, потоки людей будут стекаться к нему на исповедь.

Сихастрия

У него было только одно послушание – исповедовать братию и богомольцев

В Сихастрии отец Паисий получил келлию прямо у алтаря. У него было только одно послушание – исповедовать братию и богомольцев. Он, прослуживший священником только год, должен был давать советы о том, как совершенствоваться, монахам, имеющим богатый опыт. Потому что у него, смиренного Паисия, монаха-отшельника из лесов Козанчи, было нечто большее. В его сердце была сокрыта любовь, безудержная, такая, какой хотелось поделиться с теми, кто нуждался в ней. Не давность священства сделала его самым востребованным духовником, а милость, проступавшаяся через все поры его души.

Братский корпус монастыря Сихастрия. Фото: filaretuos.livejournal.com

И эту милость ощущала душа всякого верующего. Чтобы обрести ее, они готовы были преодолевать тысячи километров, часами ждать под дверью батюшки, прося, как милостыни, не хлеба, а слова. Слова живого, сходящего с небес. И батюшка подавал им.

Его называли отшельником. Отшельником, хоть он и жил в большом монастыре и каждый день был окружен сотнями богомольцев.

В Сихастрии отец Паисий впервые излил перед людьми свои богатые дарования. И не жалел себя.

– Он исповедовал днями и ночами, и монахов, и мирян. Ему даже некогда было поесть. Он питался и подвизался втайне. Никто не знал, сколько он молится и как, сколько постится и как, что вообще делает и какую тайну в себе скрывает. Он был полон смирения, кротости и любви. Плакал с плачущим и радовался с радующимся, – вспоминал отец Клеопа. – Я исповедовался у него, а он – у меня. Я был так благодарен Богу за то, что Он привел его в Сихастрию.

Годы, в которые зарождалась эта духовная пучина, были нелегкими. Советские танки как раз тогда устанавливали в Румынии суровый и безбожный режим. И все же посреди гонения, готового вот-вот разразиться, Бог зачинал духовные движения, мощью которых, глубиной и красотой мы восхищаемся сегодня. Такими были отцы Паисий и Клеопа в Сихастрии, Арсений (Бока) в Сымбэте-де-Сус, Константин Галериу в Плоешть и члены «Неопалимой Купины» в Бухаресте.

Через несколько лет режим уничтожит эти движения. Жестоким образом, чтобы навсегда стереть их с лица земли. Члены «Неопалимой Купины» окажутся в тюрьме, отцы Константин Галериу и Арсений (Бока) – на строительстве канала «Дунай – Черное море», а отца Клеопу будет преследовать Секуритате, и он несколько раз будет вынужден бежать в горы. Там он пребывал в полном одиночестве, погрузившись в молитву о себе и о всем мире.

Отца Паисия чудом пощадили^[2]. 40 лет он не отходил от аналоя, и режим его не трогал. Все это время он разрывался между Сихастрией и скитом Сихла, между монастырской жизнью и отшельничеством. Но в монастыре ли он был, в своей ли каморке под сенью алтаря, в горах ли, в келлии, притулившейся под скалой, его дверь всегда была открыта.

Монастырь Сихастрия. Фото: ziarullumina.ro

Сихла

Сихла располагается примерно в часе ходьбы от Сихастрии, но дорога проходит через труднодоступные отвесные скалы и вводит в иной мир. Когда отец Паисий впервые поднялся сюда, скит был подобен орлиному гнезду, а в непроходимых лесах вокруг ютились землянки множества отшельников. Скит, вознесшийся к скалистым утесам, под кровом которых в полном одиночестве подвизалась преподобная Феодора, представлял собой скорее убежище исихастов, чем братство.

В окрестностях скита Сихла. Фото: sihla.mmb.ro

Отец Паисий выбрал себе келлийку наверху, подальше от храма, под сенью скалы. Оттуда он видел первые лучи солнца и первым же погружался в ночную тьму. Он мог воздавать славу Богу за наступивший новый день и уединяться, когда последняя полоска света спрячется за горным хребтом. Тишина, не нарушаемая никем, царила в этих местах, благословенных молитвами сотен отшельников, подвизавшихся в окрестных лесах.

Келлия старца Паисия в скиту Сихла. Фото: dzen.ru

В скиту Сихла было мало насельников. Но то были монахи, любившие безмолвие и продолжительную молитву, и эта атмосфера была для отца Паисия идеальной. Его жизнь протекала в ритме ночных богослужений, тайных бдений на келейной молитве и приема, когда бы ни понадобилось, всех богомольцев, приходивших к нему за советом.

Если у него бывала передышка, что случалось очень редко, то он трудился в крохотном огородике, который разбил сам. Сидящим же без дела его никто никогда не видел. Ни минуты. Все это время он вспомогал внутреннему рождению верующих. В числе которых – выдающиеся деятели румынской культурной жизни.

Сумерки

Преображенская церковь скита Сихла, 1763 г. Фото: sihla.mmb.ro

В Сихле ночь, та ночь, которую монахи превращают своими молитвами и бдением в день. Отец Паисий уже старенький, но кажется, что он был таким с тех самых пор, как свет стоит, он словно родился с седыми висками и белой бородой, таким, каким и должен быть всякий хороший духовник.

Ему уже за 80, 60 лет из которых прошло в монастыре. Жизнь, прожитая по-ангельски. В полночь все монахи идут на богослужение. Без исключений. Ноги старца ступают в темноте по каменным ступеням, ведущим к храму. А внизу крутой и нехороший овраг, но двое учеников научились нести его тело, легкое, как перышко, иссохшее в молитвах и постах. А батюшка то и дело спотыкается о камни и шутит:

– Ну и выросли же эти валуны! Вчера ночью еще были не такими большими!

80 зим тяжелым грузом лежали на его плечах. Но он боролся с немощами и исповедовал, как вначале. Однако сейчас время богослужения, полунощницы, и богомольцы будут ждать его до самого рассвета.

Он произносил слова молитв так, будто описывал тамошний мир

Батюшка заходит в церквушку, освещенную одной тусклой свечечкой. У них нет света в скиту, но так даже лучше, потому что в мерцающем полумраке ум лучше собирается. В соответствующий момент отец Паисий читает молитву «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей». Ее всегда читает он. Это слова псалма, написанного царем Давидом тысячи лет назад. Их всегда можно услышать в церкви, они обязательно есть во всех богослужениях и келейных молитвах, и все-таки в устах батюшки они пробуждают чувства, которых ты раньше не знал. Батюшкин ученик говорил, что он молился не как все мы:

– Он произносил слова так, будто описывал тамошний мир.

Чудо

В лесах Сихлы стояла суровая зима, а два человечка, студентка и маленькая девочка, никак не могли пробраться к скиту. Вышли в полдень из Сихастрии. И хотя шел густой снег, думали, что быстро дойдут. Но ошиблись. На крутой тропинке выбились из сил, и их тихо окружила темнота. Вскоре они совсем заблудились. О них не знал никто, и они уже были на грани отчаяния. Блуждали в зарослях среди скалистых глыб, радуясь каждый раз, когда какое-нибудь светлое пятно казалось им скитом Сихла. Они продвигались все медленней и медленней, а когда останавливались, чтобы перевести дух, снег, валивший сверху, засыпал их.

Поздним вечером, часов в девять, когда они уже потеряли всякую надежду, вдруг видят свет. Это была фара машины, застрявшей в сугробе на пути в скит. В ней сидели муж, жена и два продрогших ребенка. Они присоединились к ним, пошли вместе, и не успела наступить полночь, как они оказались в сенях, где, как всегда, ждали богомольцы, хотевшие исповедаться у отца Паисия. Они были полностью выбиты из сил. И вдруг открывается дверь и выходит старенький духовник со словами:

– Эти две девочки и сейчас еще не пришли?

– Да нет же, пришли, целые и невредимые! – ответили ему верующие.

– О Мати Божия Преблагая!

Отец Паисий обнял их, снял с себя кожушок и укутал. Затем расцеловал их, как целуют детей. Погруженный в молитву, отец Паисий увидел их и сохранил своей пламенной молитвой.

Уход

Преподобный Паисий СихастрийскийПоследние пять лет жизни отец Паисий провел в Сихастрии, почти все время прикованный к постели. У него была покалечена нога, и ухаживавший за ним монах старался выпроводить верующих, заботясь о его здоровье.

– Эх, Неонил, эх, – бросал ему батюшка из келлии, – впусти их, бедняжек. Дай им войти, чтобы я их исповедовал, у меня же болят ноги, а не язык.

С годами зрение у него мало-помалу помутилось. Но у него оставалось одно желание: оставить после себя рассказы о монахах, которых он встречал в своей жизни.

– И вот так вот я сделал операцию на одном глазу, и теперь могу им, в очках, писать эти безделки.

«Безделки» были житиями святых, но батюшка порицал себя, чтобы не впасть в гордыню. После каждого рассказа батюшка приписывал два-три стиха, для лучшего памятования:

Смерть не виновата,
Одни люди виноваты.
Следовало бы хорошенько подготовиться,
И, когда она пожалует, позвать ее к себе^[3].

Он всегда ждал ее, смерть. Но Бог отпустил ему много лет, чтобы он вел людей к свету

Он всегда ждал ее. Но Бог отпустил ему много лет, чтобы он вел людей к свету.

Он угас 18 октября 1990 года в своей келлии в Сихастрии. Ему было уже за 93. Кончина святая, мирная и светлая в уповании рая.

Когда его не стало, потоки людей, приходивших в келлию, стеклись, чтобы проводить его в последний путь: старики и юноши, богатые и нищие, изощренные интеллигенты и простые крестьяне со всех уголков страны. И в потоке молитвы несли его до самых ворот рая, откуда, по его слову, он может воззвать к Матери Божией, чтобы Она ему открыла.

Молитва, которой отец Паисий благословлял богомольцев

«Бог да простит тебя. Бог да услышит тебя. Бог да увидит тебя. Бог да любит тебя. Бог да сопровождает тебя. Бог да хранит тебя. Бог да путеводит тебя. Бог да утешит тебя. Бог да поможет тебе. Бог да защитит тебя от врагов. Бог да укротит их. Бог да умягчит твое сердце. Бог да даст тебе не помнить зла. Бог да поможет тебе не делать зла. Бог да наставит тебя на делание добра. Бог да сделает тебя милостивым. Бог да даст тебе силу прощать. Бог да даст тебе видеть в других благую часть».

Преподобный Паисий Сихастрийский